Виртуальность правит бал, или постепенное “убийство” физического мира

Мы всегда подчинялись виртуальностям. Религия и идеология задавали нам правила не только наших поступков, но и наших мыслей. Причем делали это в определенной степени с нашего согласия, поскольку мы всегда признавали их авторитет над нами. Правда, когда не признавали, то не только нас осуждало общественное мнение, но и государство “огнем и мечом” заставляло нас признавать их правоту.

Если физическое обладает сильным сопротивлением, нельзя мановением руки построить мост, то виртуальное не знает таких границ и ограничений. В нем есть сила возвышения над физическим пространством, которому часто самому приходится подстраиваться под пространство виртуальное, например, признавая некрасивое красивым, скучное – увлекательным, если того требует, например, политика данного момента или общественное давление на индивида.

Виртуальное стоит выше физического, являясь явлением стратегического уровня. Физическое в этом плане становится тактической реализацией виртуального. Можно вспомнить образы героев и врагов в довоенном кино. Каждый типаж сразу виден, их не перепутать. Но это все разные физические реализации того, что задано виртуально.

Виртуальное поднимает людей на борьбу, на революцию, на войну. Чтобы выигрываться, война должна быть справедливой. Враг может быть коварным, но это только усиление его отрицательной сущности. Но это тоже нужно, чтобы доказать силу нашей победы.

Ярким примером такого черно-белого повествования является комикс. Это вновь хотя бы частично связано с его визуальной основой. Телесериалам, создаваемым сегодня на базе комиксов, приходится “разбавлять” эту однозначность, поскольку они уже принадлежат иному жанру.

Погружение в телесериалы меняет страны и общества. Чтобы досмотреть турецкий телесериал с неправильными с точки зрения радикального ислама героями, где жена является владелицей модельного агентства, а муж – моделью, мусульмане из стран, где этот сериал запрещен, едут на отдых в Турцию.

О телевидении сегодня пишут так: “Телевидение управляет нашим вниманием. Конечно, это развлечение, потеха и привлекательность, но это также и очень эффективный коммуникативный инструментарий. Телевидение показывает нам, кто мы есть, за что мы выступаем в обществе и как далеко мы можем уйти в достижении равенства для всех. Исследования показывают, что телевидение как сообщество, церковь и школа помогают нам порождать идеи о нашем мире, формируя наши отношения и представления. То, что мы видим на экране, вводит нас в жизнь людей всех рас, сообществ и классов, влияя на сознание и подталкивая людей к действиям. Многие активисты признают, что Will & Grace заложили основы равенства браков, а Mary Tyler Moore Show запустили феминистский взгляд на мир и поддержали одиноких работающих женщин.

Новостное отражение протестов в сфере гражданских прав сдвинули общественное мнение в сторону причин расового неравенства, в то время как Julia, Good Times и Roots помогли продемонстрировать белой Америке, что значит быть черным в Америке” [1].

Мы живем в мире подсказок, поскольку индустриальные формы передачи информации всегда будут сильнее устного общения. А индустриальные формы передачи виртуального в виде кино и телесериалов делают индустриальным не только саму передачу, но и воздействие, поскольку работают на уровне эмоций, то есть используют то лучшее, что есть в человеческой коммуникации лицом к лицу. Трансляторы эмоций всегда будут сильнее трансляторов просто информации.

Или такой пример использования эмоционального в госуправлении.

Б. Сарнов вспоминал: “В первые месяцы войны обнаружилась полная профессиональная несостоятельность всех советских маршалов. «Первый красный офицер» Клим Ворошилов и создатель Первой конной Семен Михайлович Буденный не могли воевать с танками Гудериана. Необходимо было не только заменить стариков новыми, молодыми командармами, но и как-то объяснить народу, почему легендарные полководцы Гражданской войны, о воинских доблестях которых слагались оды, гремели песни и марши, оказались вдруг профнепригодными. Эту задачу выполнил писатель Александр Корнейчук своей пьесой «Фронт». Пьеса печаталась в «Правде» и по своему значению смело могла быть приравнена к постановлению ЦК. Ходили слухи, что Сталин сам, лично правил текст пьесы, вымарывая одни реплики и заменяя их другими” [2].

В этом случае проявляется еще одна характеристика преимуществ виртуального над физическим. Увольнение командарма с реальной фамилией является разовым актом. Работа с виртуальными командармами распространяется и на всю армию, и на все общество. Более того, этот посыл сверху может выйти за пределы армии и распространиться на другие сферы. Это еще раз доказывает стратегический характер виртуального. В тоже время информационное сообщение о снятии конкретного лица будет лишь тактическим вариантом, который будет иметь гораздо меньшие последствия. Меняя стратегические представления, мы автоматически меняем и тактические. Этим объясняется любовь власти к кино, поскольку там задается правильная с ее точки зрения картина мира, которая всегда из-за ее виртуального характера будет иметь стратегическое воздействие на массовое сознание.

Образование также лежит в этом же ключе. С одной стороны, оно работает с “чистым листом”, поскольку знания вкладываются в юные головы вне конкуренции. С другой, знания носят стратегический характер, позволяя в дальнейшем нужным образом самостоятельно интерпретировать действительность, то есть порождая не первичные, а вторичные смыслы.

К. Гаазе так высказался, например, по поводу борьбы с российских властей с Московской высшей школы социальных и экономических наук (выделение наше): “Когда летом прошлого года мой вуз – Шанинку – лишили государственной аккредитации, единственный слух, объяснявший абсурд и нестыковки в процедуре экспертизы и тексте заключения комиссии, сводился к тому, что решение, мол, принято лично главой службы конституционной безопасности ФСБ генерал-полковником Алексеем Седовым. Легендарный чекист, очевидно, еще тогда понял, что враг, настоящий враг, – это не профессиональный оппозиционер, а девочка с томом Бурдьё или мальчик с томом Арендт под мышкой. Сегодня ты читаешь структуралистов, завтра запишешь ролик на YouTube, а послезавтра выйдешь на улицу, чтобы доказать, что ты существуешь и все еще можешь действовать. Кому нужна такая опасная для состояния умов наука?” ([3], об этом генерале с дипломатическим паспортом см. [4]).

Перед стратегическим инструментарием можно ставить стратегические задачи по смене модели мира населения. Сталин активно делал это с помощью кино. Но не только Сталин. США сегодня привлекают молодежь в физматнауки с помощью кино и телесериалов, поскольку исходно поняли, что специалисты уровня PhD у них есть в достатке, но из-за отсутствия американского гражданства они не могут использовать их в лабораториях, работающих в сфере национальной безопасности.

Стратегическим инструментарием виртуальности можно лечить стратегические проблемы, например, в качестве отдельной такой проблемы рассматривается привлечение женщин в эти сферы, поскольку обычно им более интересны гуманитарные науки. В фильмах также одна женская героиня приходится на пятнадцать мужских героев, работающих в таких сферах. В Европе выпускников мужского в этих науках в два раза больше, чем женщин.

Дж. Дэвис говорит: “Когда девочки в формирующие их годы не видят женщин на экране в качестве биохимиков, разработчиков программного обеспечения, инженеров, статистиков, менее вероятно, что они смогут представить такие карьерные пути для себя” [5].

В довоенном СССР молодежь шла в трактористы после фильма “Трактористы” или в танкисты после фильмы “Танкисты”. А уже ближе к нашему фильм после фильма “Семь дней одного года” шли студентами на физические факультеты, чтобы стать физиками-ядерщиками.

Тут работают факторы влияния медиа, которые выделили еще в довоенное время Лазарсфельд и Мертон. В своем исследовании, который активно опирался на анализ гитлеровской пропаганды, они выделили три составляющие эффективности воздействия: монополизацию, канализацию и дополнение [6]. Монополизация возникает при отсутствии контрпропаганды, именно так нацисты получили контроль над массовым сознанием немецкого народа. Дополнение состоит в подключении живого общения. В качестве примеров они приводят советские “избы-читальни” или “ленинские уголки”. В 1933 году было создано, к примеру, 55 тысяч таких “изб-читален”. Недостаточное распространение радио толкало население на групповое обсуждение. И это было дополнением к массовой пропаганде.

Наибольший интерес, с нашей точки зрения, представляет инструментарий канализации, рассмотрение которой они иллюстрируют примером рекламы: “Реклама типично направлена на канализацию уже существующих поведенческих моделей или отношений. Она редко занимается установкой новых отношений или созданием новых поведенческих моделей. Реклама работает, так как обычно имеет дело с простой психологической ситуацией. Американцу, который привык пользоваться зубной щеткой, не так важен сорт зубной пасты, которой он пользуется. Когда модель поведения или общее отношение установлено, оно может быть канализировано в том или ином направлении. Сопротивление будет незначительным. Массовая пропаганда обычно сталкивается с более сложными ситуациями. Она может иметь цели, которые будут противоречить глубинным отношениям. Она будет стараться изменить, а не канализировать существующую систему ценностей. Успехи рекламы могут только усилить провалы пропаганды. Большая часть современной пропаганды, направленной на борьбу с глубинными этническими и расовыми предубеждениями, например, имеют малую эффективность”.

И еще одно наблюдение: “Массовая пропаганда, не будучи ни монополистической, ни канализацией, тем не менее может быть эффективной, если работает третье условие: дополнение с помощью личных контактов”.

Сегодня медиа система изменилась. То, что нельзя было сделать в сороковые годы, стало возможным сегодня, когда на арену вышли техгиганты. Газета Washington Post пишет: “Экономические и технологические изменения создали медиа среду, которая удовлетворяет точным условиям Лазарсфельда и Мертона для успешной пропагандистской кампании. В прошлом авторитарные режимы работали с государственными медиа, то есть имели монополизацию, чтобы направить пропаганду на использование уже существующих представлений, отношений и страхов, то есть канализацию. В то время как государственная медиа-инфраструктура не существует в Соединенных Штатах, благодаря микротаргетингу с помощью Фейсбука индивидуальные граждане могут оказаться в информационных пространствах, монополизированных одной из сторон” [7].

И еще: “Фейсбук также является машиной для канализации. Людей “обстреливают” на основе интересов, заказов, демографии, политических характеристик – и синергетикой между этими категориями. Фейсбук позволяет политическим кампаниям создавать списки пользователей для направленного воздействия с помощью рекламы. Эти списки обычно опираются на файлы избирателей, предоставляемые партиями или консультирующими фирмами, а также списки электронной почты, полученные от сторонников или от других кампаний”.

Мир поменялся, и у нас уже нет возможности вернуться назад в более спокойные и предсказуемые времена. Теперь, наоборот, нас определенно будет ждать скачок неопределенности непредсказуемости, а к таким вещам достаточно трудно подготовиться заранее. И именно от развития виртуальности мы можем получить новые типы неожиданностей.

Проведены также исследования на тему, как фиктивный мир влияет на политические предпочтения читателей/зрителей [8 – 10]. Оказалось, что в процессе “погружения” в иной мир перенимаются и политические взгляды героев. То есть Советский Союз не зря тиражировал “Как закалялась сталь” или “Молодую гвардию”. В случае США те, кто больше книг о Гарри Поттере прочитали, скорее голосовали за Обаму, чем те, кто не делал этого. Объяснением этого феномена стало то, что в мире Гарри Поттере спокойнее относятся к стигматизированным социальным группам, что больше соответствует взглядам демократов, чем республиканцев.

Чем больше люди погружаются в фиктивную действительность, тем больше у них веры в справедливый окружающий мир. И это во многом связано с идеей счастливого конца, свойственного художественной литературе и кино. Люди имеют то, что они заслуживают. Однако это иллюзия, как и эскапизм людей в мир развлечений. Такая иллюзия справедливого мира имеет последствия в виде поддержки тех или иных вариантов политики [11].